главная страница

Опубликовано в:
Экономическая история Сибири XX - начала XXI века:
Сб. статей по материалам IV Всероссийской научной конференции, Барнаул, 26-27 июня 2015. Т. 1.
Барнаул: Межрегион. центр электронных образоват. ресурсов, 2015.
С. 136-145.

Кириллов А.К.

"Богатые" и "бедные" в западносибирской деревне:
столкновения вокруг налоговых раскладок в начале XX века

Изучение крестьянской общины, в том числе и западносибирской, имеет давнюю традицию. Ещё в конце XIX в. и начале XX в. целый ряд публикаций на эту тему издал А.А. Кауфман [1], размышлявший над результатами статистических обследований, в которых принимал участие. Община интересовала Александра Аркадьевича с точки зрения вопроса о справедливых формах общественного устройства. По мере развития жизни индивидуализм отступает перед коллективизмом - таково было представление, подкрепить которое он старался примерами из жизни сибирских крестьян.

В какой-то степени ту же точку зрения воплощает сборник сибирских авторов, изданный в 1977 г. [2]. Т.П. Прудникова, опираясь как раз на материалы А.А. Кауфмана и его товарищей, обратила внимание именно на борьбу "противоположных социально-экономических групп" как основное содержание внутриобщинной жизни [3]. Это логично вязалось с одним из главных для советской историографии вопросов - с изучением классовой борьбы как необходимой предпосылки "Великого Октября". Статья В.В. Рабцевич [4] содержит постановку другой проблемы - о соотношении общества и государства. Показ слабости местного общества (в частности - крестьянской общины) по сравнению с чиновными предписаниями тоже являлся частью канона, ведущего к обоснованию неизбежности революции.

Иначе решает вопрос о соотношении богатых и бедных в политической жизни деревни Т.С. Мамсик, результаты многолетних исследований которой подытожены в монографии 2012 г. Уделяя основное внимание выяснению экономической структуры крестьянского общества (выделение бедняцкой, зажиточной, кулацкой групп), Тамара Семёновна высказывается и о представительстве различных слоёв в волостной администрации. "Богатые хозяева или члены их семейств попадали на выборные должности чаще, чем бедняки" - уверенно заключает автор [5]. Таким образом, волостная община обеспечивала не ограничение бедными богатых, а укрепление последних. Юридическая форма не изменяла экономическое содержание жизни, а подчинялась ему.

Проблема оценки общины, её воздействия на жизнь крестьянина оказывается, таким образом, не окончательно решённой. Эта проблема важна в контексте споров относительно степени успешности российского общества в начале XX века и, соответственно, степени полезности "великого перелома" 1930-х годов. Один из обсуждаемых показателей для сравнения советской системы и дореволюционной - темпы движения (экономического роста), и этот показатель важен. Но есть и другой: состояние "двигателя", которым в конечном счёте на любом этапе выступает общество, народ. Как сочетается сильный, инициативный народ "на выходе" из царской России с самодержавием и общинностью? Как живёт общество в своей повседневной жизни, каковы механизмы действия сельского схода, маскируемые стандартной формулой "единогласно приговорили"?

Вернёмся к работе Т.С. Мамсик. Её вывод, хотя и относящийся к первой половине века, ценен тем, что опирается на изучение окладных книг. Штучный анализ каждого хозяйства, с учётом его единоличных особенностей, на основе источника, содержащего данные обо всех хозяйствах волости - таков ответ Т.С. Мамсик на вопрос об источниках и методах для изучения российского крестьянства. Этот вопрос, вероятно, обречён быть одним из вечных вопросов исторической науки. Недостатки массовой статистики, лишающей возможности "посмотреть в лицо" отдельному хозяйству, и недостатки метода ярких примеров, с их вероятной нетипичностью, равно были очевидны уже сто лет назад. Недаром А.А. Кауфман, опираясь, вроде бы, на данные статистических обследований, для объяснения полученных сводных поволостных или даже поуездных данных использовал собственные наблюдения из разъездов по деревням. Он, таким образом, сочетал статистический метод (для уяснения общей картины, для постановки вопросов) и метод отдельных примеров (для нахождения ответов на эти вопросы).

В дальнейшем историки использовали оба пути. Несмотря на уничтожение традиции, связанной с именами Н.Д. Кондратьева, А.В. Чаянова, А.Л. Вайнштейна, советская историческая наука после появления ЭВМ всё-таки вернулась на путь математических методов обработки статистики. Выдающиеся успехи И.Д. Ковальченко увлекали на этот путь местных исследователей; Л.М. Горюшкин со своими учениками целыми портфелями возил карточки сельскохозяйственной переписи 1916 г. из Томска в Новосибирск для обработки на БЭСМ-6, стоявшей в Вычислительном центре Новосибирского Академгородка. С помощью этих цифр Леонид Михайлович доказывал расслоение сибирского крестьянства по той же модели, какую В.И. Ленин предлагал для крестьянства Европейской России [6].

Параллельно шёл поиск других источников (не статистических, но массовых). Л.И. Кучумова положила немало сил на изучение и введение в научный оборот анкет Вольного экономического общества [7]. С 1983 по 1991 г. Людмила Ивановна издала на этой основе пять документальных сборников [8]. Б.Г. Литвак в свой монографии 1979 г. обратил внимание историков на приговоры (то есть: решения) крестьянских сходов. Восторженный (хотя и преувеличенный) отзыв Бориса Григорьевича об "огромном" корпусе этих документов, по-видимому, вдохновил многих. Изучением сибирских приговоров занималась ученица Е.И. Соловьёвой Л.В. Котович [9]. В 1988 г. под руководством И.Д. Ковальченко диссертацию о приговорах сельских сходов защитил Г.А. Алексейченко [10]. Один из выводов Геннадия Александровича состоял в том, что приговоры позволяют изучать "функционирование мирского организма", причём видны различные способы давления богатых в борьбе за свои интересы.

Таким образом, первоначально приговоры обращали на себя внимание историков как массовый источник. Но по мере знакомства с этими документами исследователи увлекались именно их "штучным" содержанием. Это не удивительно, так как штучная работа с приговорами позволяет выудить из них то, что не видно на уровне статистических обобщений. Сводные цифры позволяют уяснить общую картину, и именно этим использование массовых источников ценно. Но для изучения тонких явлений необходимо погружение в отдельно взятые случаи, раскрываемые теми же самыми источниками, однако взятыми не в совокупности, а по отдельности.

Для своей работы я использовал одну из разновидностей крестьянских приговоров - раскладочные. Раскладка налогов - дело достаточно важное, прямо затрагивающее и представления крестьян о справедливости, и материальный интерес: значит, можно рассчитывать на противоборство различных групп. В то же время ограничение исследования лишь одной стороной жизнедеятельности общины позволяет изучить взятый предмет возможно более подробно.

Коллекция раскладочных приговоров, на которую опирается данная работа, включает более 1700 приговоров сельских сходов Томского уезда Томской губернии, преимущественно - за 1904 и 1906-1908 гг. [11] Изучение всей этой совокупности показывает, что раскладки начала века существенно зависели Министерства финансов, насаждавшего свои методы. Посредством циркуляров чиновники добивались, чтобы казённые налоги раскладывались по состоятельности, главными показателями которой выступали площадь пашни и число скота. В качестве уступки традиционным крестьянским представлениям чиновники допускали раскладку местных сборов (волостные, сельские) по душам годных работников. Подталкивание крестьян к раскладкам по состоятельности было одной из составляющих борьбы реформаторов за всеобщий подоходный налог, маячивший в качестве далёкой цели ещё с конца 1850-х гг. При всей кажущейся простоте взаимодействия власти и крестьян (губернатор разослал циркуляр - сход обязан выполнить) внедрение новых принципов проходило неравномерно. Крестьяне держались за более привычный способ раскладки, в котором увязывались рабочая сила годного работника и земельный надел. Вероятно, в этом проявлялась и сила привычки, но сказывалось и различие материальных интересов. Выявить это позволяет изучение "особых случаев", когда в приговорах отражается борьба между партиями. Один из таких случаев и будет рассмотрен ниже.

22 сентября 1906 г. собрались на сход крестьяне Ущерпского сельского общества Семилужной волости [12]. От 90 домохозяев, имеющих право голоса на сходе, присутствовало 69 человек. Обсуждали раскладку местных сборов 2-й половины года на сумму 352 руб. 92,5 коп. Постановили "разложить на лошадей и коров поровну на 388 шт.". К приговору приложен раскладочный перечень, включающий 105 плательщиков. Для каждого указано число лошадей и коров, указана сумма платежа.

Однако на обороте того самого листа, который заверен печатью старосты и подписью писаря, находим неожиданное продолжение. "1906 года Ноября 4 дня. Мы нижеподписавшиеся <...> по предъявленному нам раскладу значащемуся по настоящему приговору, за № 10, не соглашаемся принять настоящий расклад, а равно не желаем платить положенную на нас сумму за 2 половину 1906 года. В чём и подписуемся...". Далее следуют подписи 13 человек, "неподложность" которых "удостоверяется" печатью старосты.

Сама по себе отказная формулировка мало что объясняет, но между строк вписано дополнение. Более тёмными чернилами, другим почерком уточняется причина отказа: "Потому что первая половина была разложена по душам, а вторая разложена на имеющи[ся] скот, расклад этот они не принимают". Таким образом, всё это очень напоминает противостояние между богатыми и бедными. Бедные постановили раскладывать так, чтобы больше платили обладатели многих голов скота; меньшинство же требует взимать одинаковую сумму и с бедного работника, и с богатого.

Почему бедным удалось победить? Логично предположить: они оказались более многочисленны. Однако полгода спустя мы можем наблюдать следующий шаг в этой истории. В феврале следующего года Ущерпский сход раскладывал мирские сборы за 1-е полугодие 1907 г. [13]. Ажиотажа на сходе вновь не наблюдалось (записано о присутствии 65 человек из 90). Мирские сборы за 1-е полугодие 1907 г. (на сумму 622 руб. 40,5 коп.) были разложены комбинированным образом: 161 руб. - на коров и лошадей, 461 р. - "на работников по рассмотрению общества от 12 лет до 80 лет"; при этом на корову положили по 25 коп., на лошадь - по 50 коп., а на работника - по 2,5 руб. (число плательщиков за полгода выросло до 119; на них приходилось 185 годных работников) Таким образом, имущественная составляющая была сведена до четверти всей суммы, а три четверти были разложены по тому принципу, которого требовало октябрьское меньшинство.

Для окончательности суждений хорошо было бы иметь ещё приговоры за 1-ю половину 1906 года и 2-ю - 1907-го. Однако и без этого само наличие юридически оформрленного конфликта в октябре 1906-го показывает нам, что речь не идёт об устоявшейся системе с чередованием принципов раскладки между двумя половинами года. В 1906 г. происходила борьба за перемену существующего положения (раскладка по работникам), и богатые оказались достаточно сильны, чтобы в начале 1907 г. вернуть преобладание желанного для них принципа. Тогда почему полугодом ранее они оказались для этого недостаточно сильны?

Может быть, у них по каким-то причинам просто не было возможности присутствовать на сходе? Но 9 из 13 подписавшихся [14] под протестом [15] двумя неделями ранее подписали и основной приговор (тот самый, который затем отказались выполнять). Объяснением могла бы служить подделка протокола. Может быть, староста и писарь обсудили вопрос только с бедняками, а фамилии богатых (ни один из которых не был грамотным и не подписывался собственноручно) вписали "для массовки", чтобы достигнуть необходимого по закону кворума в 2/3 имеющих право голоса?

Это предположение тоже неверно. Если бы староста устраивал "заговор против богатых", то он должен был бы рассчитывать на их противодействие, и уж их имена в протокол не вписывать. Притом два из тринадцати "протестантов" (Кузьма Колбас и Яков Колбас) - однофамильцы и наверняка родственники старосты Тимофея Колбаса, а Яков - даже официальный помощник сельского старосты.

Выбраться из тупика помогают цифры. Оба приговора (и 1906, и 1907 года) снабжены раскладочными перечнями, которые содержат сведения, подкрепляющие обоснованность начислений для каждого из плательщиков. Благодаря этому мы можем проверить, кто из активистов противоборства чем располагает в хозяйственном отношении. Прежде всего, уясним общую картину на тот момент, когда разгорелась борьба.

Число скота у плательщиков Ущерпского селения по приговору 22 сентября 1906 г.

число голов скота в хозяйстве: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 11
число таких плательщиков: 4 19 33 23 16 4 3 1 1 1

Довольно явно выделяются самая многочисленная группа (по 3 головы имеет 31 % всех плательщиков) и "второй эшелон": 2, 4 и 5 голов на плательщика. Очевидно, что обладатели двух и менее голов сами по себе политической роли играть не могут, и способны чего-либо добиться только в союзе с обладателями 3 голов [16]. Учитывая ту "двуцветную" картину борьбы, которую мы видели выше, выделим две ведущие группы для данного селения. Будем считать для данного селения бедными имеющих от 1 до 3 голов скота, богатыми - 4 и 5 голов, прочих - "сверхбогатыми".

Выясняется, что среди 13 борцов за раскладку по годным работникам к первой группе относятся трое: Михаил Григорьев, Роман Новиков (по 2 скотины), Ермолай (Ермак) Новиков (3). Ко второй - девятеро: Петр Козин, Петр Корненков, Данил Соловцов (по 4), Павел Соловцов, Влас Тимошенко, Александр Молявко, Маркел Булдаков (Балдаков), Яков и Кузьма Колбасы (по 5). И лишь один Исаак Борисенко с 6 головами скота относится к "сверхбогатым".

Преобладание здесь богатых логично. Удивляют следующие вещи.

1) Наличие трёх "бедняков", из которых только один - с тремя, а другие - с двумя головами скота. Учитывая незначительность этого исключения (лишь 3 из 56 бедняков), его можно объяснить особыми обстоятельствами (родственные связи с богачами, материальная зависимость).

2) "Внутрисемейные баррикады". Они затронули: Григорьевых (Михаил подписал протест, Яков (Аверьян) - только основной приговор), Колбасов (две подписи под протестом, шесть - только под приговором), Молявко (1 против 2), Новиковых (2 против 2). Пожалуй, это можно было бы объяснить тем, что родственные корни не обязательно означают близких отношений (хотя многочисленность Колбасов в сочетании с их административным преобладанием наводит на мысль, что они выступают как единый клан). Но главное - третье обстоятельство.

3) Почти полное отсутствие "сверхбогатых" в числе протестующих (лишь 1 из 10). Феодор Скворцов и Даниил Верхозин (по 7 голов скота) не упомянуты ни в одном из приговоров, большинство же (7 из 10 "сверхбогатых") поддержало раскладку по скоту - в том числе и Меркурий Кузнецов с 8 головами скота, и Федор Прохоренко (9), и крупнейший скотовладелец селения Иван Михасенок (Миханок). Здесь уже нельзя отговориться случайностями. Трактовка происходящего как противоборства между богатыми и бедными оказывается под сомнением.

Разрешить противоречие помогают данные о числе годных работников. Они есть только для начала 1907 г., но сохранение числа имеющих право голоса на сходе (90) и умеренное (со 105 до 119) изменение числа плательщиков показывает, что погрешность здесь не должна быть значительна, ею можно пренебречь. Выяснение числа годных работников для протестантов показывает, что большинство из них (8 чел.) располагает лишь одним работником, и ни у кого нет более чем двух работников (таковых трое). Зато "отмолчавшиеся сверхбогачи" имеют кто двух работников (Игнатий Алихвер, Леон Колбас, Феодор Скворцов), кто трёх (Михаил Колбас, Евграф Ковалев,) а кто и больше (Федор Прохоренко - 4,5, Меркурий Кузнецов и Иван Михасенок - по 5), и только у Даниила Верхозина - 1,5 работника. Половины годных работников не должны нас удивлять: это следствие распространённой привычки выделять, помимо полноценных работников, ещё небольшую прослойку "полугодных работников" (самые молодые, иногда - ещё и самые старые крестьяне).

Завершая разбор ущерпского случая, обратимся к сводным данным о числе работников.

Число годных работников у плательщиков Ущерпского селения по приговору февраля 1907 г.

число работников в хозяйстве: 0 0,5 1 1,5 2 2,5 3 3,5 4,5 5
число таких плательщиков: 2 1 64 8 26 5 9 1 1 2

Как видим, больше половины (64 из 119) плательщиков - это те, кто привык обходиться силами одного мужчины. Таким образом, октябрьские "бунтари" - представители хозяйств типичных по численности. Но сочетание низкой численности работников и значительной численности скота резко противопоставило их раскладочный интерес интересу многих. При той перекройке раскладки, которая произошла в феврале, богатые, имеющие мало работников, выиграли, а бедные с более чем одним работником - проиграли. Например, с Ивана Блин(к)ова (2 работника, 2 скотины) по сентябрьской раскладке причиталось 0,48 % всей суммы (1,82 р.), а по февральской - 0,96 % (6 р.). Зато Яков Колбас, один из получателей наибольшей выгоды, перешёл с 1,29 % на 0,72 % (с 4,55 р. на 4,5 р.).

При этом для многих переход от одной формулы к другой оказался не очень важен. Не все бедняки существенно проиграли от перемен. Так, доля Трофима Лукашова с 1 работником и 2 головами скота была 0,48 % (1,82 р.), а стала 0,52 % (3,25 р.). Главный богач (по числу скота) Михасенок по раскладке 2-й половины 1906 г. платил 2,86 % (10,01 р.), а по раскладке 1-й половины 1907 г. - 2,69 % (16,75 р.). Леон Колбас, не ставший со своими 6 скотинами бороться за передел, перешёл с 1,54 % на 1,25 % (с 5,46 р. на 7,75 р.) - надо полагать, что такое понижение налога было для него хотя и приятно, но не критично. "Сверхбогач" Феодор Прохоренко платил 2,32 % (8,19 р.), а стал платить 2,37 % (14,75 р.). При этом более заметно вырос платеж записанного рядом с ним Романа Прохоренко - с 0,48 % до 0,92 % (с 1,82 р. до 5,75 р.); тем не менее, невыгодное для Прохоренко решение было принято.

Таким образом, в борьбе по поводу раскладок, с одной стороны, чётко проявляется материальный интерес, отражается разделение на более богатых и более бедных. Мы видим, что более богатые настойчиво борются за переложение части платежей на плечи более бедных, и им это удаётся. С другой стороны, прямолинейное противопоставление бедных и богатых не работает: оказывается, что застрельщиками передела выступают не самые богатые участники процесса, а лишь часть зажиточных; что некоторые ещё более богатые при этом теряют (а некоторые бедные - не теряют), и что в любой из двух противоборствующих формулировок раскладки речь идёт не про обложение богатства как такового, а про обложение производительной силы хозяйства.

По всей видимости, помимо "объективного" разделения на богатых и бедных, большую роль в исходе противоборства играли дополнительные обстоятельства. Таким обстоятельством могла быть клановость (прежде всего, по семейному признаку), или причастность к официальной власти, хотя бы на сельском уровне; перечень наверняка можно продолжить.

В целом, всё изложенное соответствует представлению об общине как орудии, закрепляющем преобладание зажиточной части. Однако способы этого закрепления оказываются не прямолинейными; победа на сходе требовала и настойчивости, и юридической грамотности, и умения предложить решение, приемлемое для большинства, и наличия доводов в пользу справедливости своих притязаний. Сельский сход был не формальным прикрытием власти "сильных мира сего", но действительно органом народоправства.


   



[1] Материалы для изучения экономического быта государственных крестьян и инородцев Западной Сибири. Вып. XVIII. Спб, 1892; Кауфман А.А. Общинные порядки восточных волостей Томского округа и северо-западной половины Мариинского округа. Томск, 1895; Он же. Крестьянская община в Сибири. По местным исследованиям 1886-1892 гг. СПб, 1897; и другие работы.
[2] Крестьянская община в Сибири XVII - начала XX в. Новосибирск: Наука, 1977.
[3] Прудникова Т. П. Влияние идей уравнительности на общинные порядки пореформенной Западносибирской деревни (60-90-е гг. XIX в.) // Крестьянская община в Сибири XVII - начала XX в. Новосибирск: Наука, 1977. С. 199-228.
[4] Рабцевич В.В. Крестьянская община в системе местного управления Западной Сибири (1775-1825) // Крестьянская община в Сибири XVII - начала XX в. Новосибирск: Наука, 1977. С. 126-150.
[5] Мамсик Т.С. Первопоселенцы Новосибирского Приобья. По материалам XVII - середины XIX веков. Новосибирск, 2012. С. 214.
[6] Горюшкин Л.М. Аграрные отношения в Сибири периода империализма (1900-1917 гг.). Новосибирск: Наука, 1976.
[7] Кучумова Л.И. Сельская поземельная община Европейской России в 60-70-е гг. XIX в. // Исторические записки. Т. 106. М., 1981. С. 323-347.
[8] Документы по истории крестьянской общины, 1861-1880 / Сост. Л.И. Кучумова. М.: 1983-1991. Вып. I-V.
[9] Котович Л.В. Приговоры сельских сходов как источник изучения сельских обществ Сибири периода капитализма // Источники по истории освоения Сибири в период капитализма. Новосибирск, 1989. С. 80-91.
[10] Алексейченко Г.А. Приговоры сельских сходов как источник по истории крестьянской общины второй половины XIX века (По материалам Тверской губернии): Автореф. ... .к.и.н. (07.00.09). М., 1988.
[11] Подробнее см.: Кириллов А.К., Панова А.Е. "Раскладку подати произвести не прежним порядком...": раскладки казённых и мирских сборов крестьянами Богородской волости Томского уезда в начале XX века // Экономическая история. 2014. № 3. С. 24-30.
[12] В фонде податного инспектора сохранилась не только, как обычно, копия (ГАТО. Ф. Ф-200. Оп. 1. Д. 183. Л. 431-434 об.), но и вторая копия (л. 435-438 об.) и подлинник документа (л. 440-452). Случай, очевидно, привлёк внимание инспектора.
[13] ГАТО. Ф. Ф-200. Оп. 1. Д. 183. Л. 645-649 об.; датируется по сопроводительному письму (л. 644).
[14] Для простоты будем использовать этот глагол, хотя все "протестанты" были неграмотными, за них расписались их односельчане, которые, при этом, избегли стандартной формулы "за них неграмотных и за себя расписались" и таким образом отмежевались от личного участия в протесте.
[15] Борисенко Исаак, Булдаков Маркел, Григорьев Михаил, Козин Петр, Колбас Яков, Корненков Петр, Новиков Роман, Соловцов Данил, Тимошенко Влас.
[16] Надо при этом учитывать, что число плательщиков в сентябре 1906 г. на 15 (а через полгода - и на 29) превосходит число имеющих право голоса на сходе. Сопоставление двух списков показывает, что прирост списка происходит за счёт слабых хозяйств; логично, что именно они и устраняются от голосования. То есть: среди имеющих право голоса доля зажиточных ещё выше, чем показывают приводимые цифры.

Rambler's Top100